Пишу за несколько часов, возможно, до вероятного обмена "военнопленными" очередной "холодной войны". Еще не ясно, сколько человек и кто именно войдет в сделку, еще не пришло время радоваться за тех, за кого мы боялись несколько последних лет, кто сегодня избежал судьбы Навального. Но уже можно попробовать подумать немного шире.
Выглядит так, что все события последних недель связаны одним процессом — попыткой перемирия в глобальной холодной (местами — обжигающей) войне. Разговор Белоусова и Остина о готовящейся спецоперации украинской разведки, смена кандидата от Демпартии на президентских выборах в США и появление новой цены последних действий Байдена на посту, фразы Зеленского о желательности участия России в мировом форуме и о том, что освобождения оккупированных территорий можно добиться не только вооруженным путем (сразу после обезоруживающих обстрелов Крыма), наконец, появление первых F-16 в украинском небе и захват Россией новых сел и городков в Донбассе — все это выглядит борьбой за успешное место за столом переговоров. Обмен заключенными сюда вписывается — как обмен заложниками. Хотя тем самым как бы признается, что внутри "русского мира" действовали и действуют "иноагенты" мира западного, что возможно иное, не цивилизованное развитие человечества.
Но заложники остаются, и они не все могут освободиться в результате перемирия или даже мира.
Первый заложник — Украина. Понятно, что ее целостность, независимость и, я бы сказал, честь остаются в подвешенном состоянии и напрямую связаны с той силой, которую может поднакопить путинский режим за время переговоров и сразу после.
Теперь вспомним о конкретных людях. Рад бы ошибиться, но думаю, что Александр Скобов не вошел в списки обмена. Потому что Западу он не нужен, не близок — вроде бы политик, вроде бы правозащитник, но не зависящий от отношений с властью. Скобов — не политик, потому что не ищет признания у масс, он политический философ, который ищет понимания процессов и преодоления противоречий.
Есть еще такие люди, попавшие под закручивание гаек после обнагления режима, которые и не выступали против войны, даже не успели. Из последних примеров — Женя Беркович и Светлана Петрийчук. Все свирепое беззаконие остается в действии на российской территории, у власти остаются все возможности набирать новых заложников для новых раундов — по любому поводу и в любых количествах, повторяя брежневские игры с "хельсинкским процессом". До тех пор, пока и Запад, и подданные это позволяют.
Остаются и уже "готовые" антивоенные заложники. Сотни, тысячи людей попали под раздачу за вполне законные, по любым законным меркам, протесты, зачастую даже не политические, а эмоциональные, личностные. Сидят и будут продолжать служить примером для властей — как не надо с нею себя вести. Есть еще и сотни тысяч вынужденных покинуть родину из-за несогласия участвовать в общегосударственном преступлении.
Наконец, миллионы жителей России, которые не связывают свою жизнь с обязательным противостоянием "гнилому Западу", которые ценят больше "скреп" и прочих пропагандистских паразитических ужимок свое развитие, свои заботы и свои цели — тоже остаются в заложниках. Их судьбы прагматически отодвигаются в сторону Западом, у него и своих забот хватает. То есть их судьбы — это их собственные заботы. С отъездом заключенных-политиков, осознающих эти проблемы, внутри России остается все меньше возможностей для социальной зрелости.
Видимо, в заложниках не только миллионы россиян, но и миллиарды землян. Пока в руках "оси зла" остается возможность разрушения мира, который не хочет жить по правилам питерской подворотни, мандаринских церемоний и жестокого "благочестия", любая договоренность с этой "осью" стоит не больше слов, сказанных в ее оправдание.
Но есть еще надежда. И ее подсказывает не только нравственное чувство от того, что прекратится, пусть даже и на время, взаимоуничтожение людей хотя бы на одном фронте, что хоть несколько человек именно при нашей жизни будут вырваны из лап хтонического чудовища. Надежду поддерживает и вполне рациональное понимание, что у противника, использующего все достижения и понятия цивилизации, на которой они паразитируют, нет собственной стратегии. Он давит массой, накопленной "ползучим эмпиризмом" отживших представлений, его как бы стратегия — только в этом, ничего нового он представить себе не может.
