В последние дни на "Кремлёвском безБашеннике" активизировалась дискуссия об идеологии (https://t.me/kremlebezBashennik/31327) и её месте в современной России – причём, одним из вариантов такой "идеологии" было названо антизападничество (https://t.me/kremlebezBashennik/31330). Не претендуя на особые познания в философии, я рискнул бы сделать несколько замечаний, относящихся к этой проблеме.
На мой взгляд, подобный "заход на тему" иррационален, как минимум, по двум причинам.
С одной стороны, идеология является чем-то, что вообще не может быть в строгом смысле слова национальным. Если мы обратимся к трём самым известным идеологиям эпохи модерна – либерализму, социализму и консерватизму (да и к большинству других) – то увидим, что все они претендуют на универсальность и на возможность репликации в разных странах и обществах. Даже идеология национализма применима к различным социумам, предлагая им развиваться во вполне понятном направлении становления нации как специфической социальной общности. Любая идеология, помимо универсального характера, обладает двумя фундаментальными чертами – она задаёт некие нормативные цели развития, вытекающие из той или иной концепции идеального общества; и предлагает методы приближения к таковому. Собственно говоря, идеология состоит из центрального допущения (истинного или ложного, реализуемого или нет) и набора шагов, якобы позволяющих претворить его в жизнь. Поэтому бессмысленно говорить о "национальной идеологии": если идёт речь о строительстве идеологически направленного общества, его ценностные характеристики должны быть потенциально воспринимаемы иными обществами.
С другой стороны, идеология по определению не может строиться от неприятия. Если у движения нет программы, и его участники объединены лишь ненавистью к чему-то, такое движение (и такое общество) не является идеологическим. Коммунисты стремились истребить эксплуататорские классы не потому, что их представители были им лично несимпатичны, а потому что они, как считалось, выступали препятствием для социалистического строительства. Фашисты пытались "окончательно решить" "еврейский вопрос" потому, что иудеи якобы мешали процветанию арийской расы, обеспечение которого и было целью режима (а славяне занимали слишком большую территорию, необходимую для расширения германского Lebensraum). Противники коммунизма (антикоммунисты) или критики глобализации (альтерглобалисты) не выступают носителями соответствующей идеологии – они лишь реагируют на социальные процессы, которые считают для себя неприемлемыми или опасными (в то время как они являются либералами или консерваторами, или, например, инверонменталистами). Поэтому попытки возвести в ранг идеологии антизападничество представляются чем-то безумным.
Если российское общество хочет вернуть себе идеологизированный характер, оно может выбрать один из трёх вариантов. Первый состоит в том, чтобы воспринять одну из существующих универсалистских идеологий. Второй предполагает создание новой, но отвечающей главным требованиям, предъявляемым к любой идеологии: наличием перспективной (и особой, отличающей её от других) цели; предложением методов достижения таковой; и обоснованием возможности распространения её на неопределённое число обществ, способных её имплементировать. Третий, самый простой – это подмена идеологии банальным нацизмом, концептом религиозной или этнической исключительности и противопоставление себя остальному миру на одном из этих оснований.
Фундаментальная проблема современной России вовсе не в отсутствии идеологии – многие общества прекрасно существуют и без неё, причём, их число будет расти: об упадке идеологий говорится с 1950-х годов (cм.: Bell, Daniel. The End of Ideology. On the Exhaustion of Political Ideas in the Fifties, Cambridge (Ma.), London: Harvard Univ. Press, 1986) – а в том, что после краха коммунизма наше общество оказалось в западне бессодержательных по своей сути дискурсов. Мы сегодня позиционируемся как постсоветское (посткоммунистическое), антизападное и псевдодемократическое общество. Увлечённость пост-, анти- и псевдо- подчеркивает, что в нас нет ничего содержательного – того, чем бы мы в позитивном смысле отличались от других обществ. Мы вышли из некоторых состояний и не перешли в новые, разуверившись в пути в любых ориентирах и целях. Это ситуация, крайне располагающая к нацизму (в 1939 году будущий основатель теории современного менеджмента Питер Друкер совершенно правильно, на мой взгляд, писал: "Fascism is the stage reached after Communism has proven an illusion" [Drucker, Peter. The End of Economic Man, New York: John Day, 1939, pp. 230-231]).
Если Россия хочет преодолеть проблемы, преследующие её уже 30 лет, она должна выбирать не идеологию, с которой страна хочет ассоциироваться, а цель, которую намерена достичь. Эта цель должна быть максимально определённой (например, построение гражданской нации/эффективной федерации/инновационной экономики или чего-то ещё) и за неё не должен выдаваться некий процесс (например, "демократизация", "модернизация", и т.д.). Цель – ясная, достижимая, когда-то воплощённая другими обществами – должна стать базой новой российской идентичности. Цель – всё; движение – ничто: вот императив, который может спасти наше общество. Потому что если цель теряется из виду, а процесс становится самим содержанием жизни, можно быть уверенным в том, что любому лидеру страны будет не хватать десяти, двадцати, пятидесяти лет для того, чтобы привести свой народ к счастью, а когда общество опомнится, наверняка окажется, что пришло оно в итоге совсем не туда, куда стремилось...
! Орфография и стилистика автора сохранены
