Легко ли быть невероятной? Быть подлинной — как камертон? Жар-птицею на поле ратном, цветком, проросшим сквозь бетон. Такой, не отвести чтоб взгляда, душой чтоб слышать флейты звук: улыбка, красная помада и символ "сердце" в жесте рук. Легко ли знать, что будет завтра — как и вчера — скрипеть засов? Перловка серая на завтрак, допрос на несколько часов... Год находиться в преисподней — и видеть свет в кромешной тьме, и за решёткой быть свободней, чем трус, который не в тюрьме. Легко ли ей, попав в цунами, сменить вчистую амплуа — как той, что поднимает знамя на полотне Делакруа? Стремиться к точке перегрева и палача не признавать — и становиться королевой, и паспорт, улыбаясь, рвать.
Десятки лет жила ручная и вышколенная страна колхозного во власти рая и летаргического сна. Как кровь по венам и сосудам в условном тождестве течёт — все приспособились к абсурду и мимикрировали под. Искусству быть хамелеоном легко обучится лакей — и конформистов миллионы вид делали, что всё окей. Но постепенно накопилась и в бурю превратилась мгла... Был нужен символ — ты явилась и улыбнулась, и вошла под мрачной Володарки своды, открыв тюрьму своим ключом — ожившей Статуей свободы, надеждой, солнечным лучом. С улыбкой и без тени гнева явилась в нечестивый суд — так, как входила б королева в свой тронный зал, где все встают.
Она неколебимость множит и вдохновляет, как судьба. Чтоб каждый из себя — как может — по капле выдавил раба. Чтоб тень зловещего Рейхстага закончила существовать, чтоб будущее — шаг за шагом — у упырей отвоевать. Чтобы протест не прекращался, чтобы источник не иссяк, чтоб над страною развевался "бела-чырвона-белы сцяг". Она реально же крутая — наметила водораздел — невероятными считает всех, кто себя преодолел. Сейчас не круто: лицемерить, бояться, прятаться, терпеть, юлить, молчать, в себя не верить и тускло, горестно стареть. По-королевски: не сдаваться, искать, бороться, рисковать — и оглушительно смеяться, и песни петь, и танцевать.
Режима крах — вопрос решённый (режимов двух). Не может быть, чтобы народ преображённый не смог страну освободить. И пусть озлобленные трусы намерены бессрочно тлеть, но солидарность беларусов способна всё преодолеть. Болит зияющая рана, но ускоряется процесс: сопротивление тирану — священный долг, а не эксцесс. Народ, что вырвался из тени и скрепы выбросил в окно не встанет снова на колени — исключено. Исключено. "Я не сдаюсь" — она сказала и повторяет это вновь — ведь кроме злобного оскала есть Бах, и Моцарт, и любовь. Конечно, будущее зыбко, но предопределён успех — ведь в мире есть её улыбка и королевский звонкий смех.
! Орфография и стилистика автора сохранены
