В течение многих лет в Советском Союзе существовала позорная практика принудительного лишения гражданства тех людей, которые сильно досаждали правящему в нём тоталитарному режиму, но которых по каким-либо причинам режиму было выгоднее из страны выгнать, чем сажать. Или, позволив выехать легально, не пустить обратно. Между 1966-м и 1988 годами гражданства СССР было лишено более сорока человек, многие из которых являлись виднейшими представителями культурной и интеллектуальной элиты – писателями, художниками, спортсменами и музыкантами.
О том, как это происходило и когда и чем кончилось – в следующем ниже рассказе.
* * *
Начнём, однако же, с конца. То есть с того, чем всё это кончилось. Поскольку именно это событие – памятная его дата – является поводом для данной публикации.
Тридцать лет назад, 15 августа 1990 года, в Москве был обнародован Указ Президента СССР Михаила Горбачёва № 568 – "Об отмене Указов Президиума Верховного Совета СССР о лишении гражданства СССР некоторых лиц, проживающих вне пределов СССР".
В соответствии с тремя содержащимися в нём пунктами объявлялись утратившими силу Указы ПВС СССР о лишении гражданства, принятые в 1966-1988 годах в отношении ряда проживавших за границей "лишенцев". Министерству иностранных дел СССР поручалось "довести содержание настоящего Указа до сведения лиц, находящихся вне пределов СССР, в отношении которых отменены ранее принятые Указы Президиума Верховного Совета СССР о лишении гражданства СССР, и обеспечить, по их желанию, выдачу паспортов граждан СССР"[1].
К Указу № 568 прилагался список из 21 соответствующего указа, касающегося 23 человек, которые были принудительно лишены гражданства в период с февраля 1966-го по июнь 1988 года.
Большую их часть – двенадцать из двадцати трёх – составляли литераторы и члены их семей. Остальная состояла из физиков, художников и деятелей религиозного возрождения. Был также и один шахматист (Виктор Корчной). Этого не избежать. Но важно было не это. Важно было то, что многие из этих людей были – в своей прежней, советской жизни – диссидентами, правозащитниками, политзаключёнными и политссыльными. И покидали они свою родину не по собственной прихоти, а, как правило, в результате жестокого морально-психологического, а то и физического давления, которое оказывал на них и на их близких правящий в стране тоталитарный режим. Режим, не гнушавшийся никакими средствами для того, чтобы заставить замолчать тех из своих критиков, кто молчать не мог и не хотел.
Поскольку среди этих последних больше всего оказалось тех, кто умеет выбирать правильные слова и ставить их в правильном порядке – то есть писателей, – то именно о них и будет дальнейший рассказ. Хотя и не обо всех из данного списка и не только из именно этого списка.
* * *
Двенадцатого февраля 1974 года в Москве был арестован Александр Солженицын. Вломившаяся в квартиру его жены бригада гэбистов уволокла писателя в Лефортовскую тюрьму, где некий товарищ Маляров, отрекомендовавшийся заместителем Генерального прокурора СССР, предъявил Солженицыну обвинение в государственной измене – по статье 64 Уголовного кодекса РСФСР, предусматривавшей от десяти лет строго режима до смертной казни. На следующее утро проведшего бессонную ночь на тюремных нарах автора "Ивана Денисовича", "Матрёнина двора" и "Случая на станции Кречетовка" вытащили из камеры и представили пред грозные очи всё того же товарища Малярова. Который зачитал Солженицыну Указ Президиума Верховного Совета СССР о лишении его советского гражданства и немедленной депортации за пределы страны победившего здравый смысл социализма. После чего лауреата Нобелевской премии по литературе 1970 года запихнули в самолёт и отправили по маршруту Москва – Франкфурт-на-Майне – "в гости к Генриху Бёллю", как шутили в ту пору на Лубянке.
Сообщение о высылке (по советской терминологии: "выдворении") Солженицына из СССР было распространено коммунистической пропагандой на весь мир. При этом, информация о лишении писателя советского гражданства не только не скрывалась, но, напротив, всячески выпячивалась: человек, якобы предавший родину, понёс за это суровую, но справедливую кару – Родина (с прописной) от него отказалась, исторгла, так сказать, грешника из своего материнского лона. Но вот какая случилась незадача: все знали, что гражданства Солженицына лишили, – но самого указа о лишении так никогда обнародовано в печати и не было. По всей видимости, просто забыли в суматохе.
Жена Солженицына Наталья Светлова – вместе со своей матерью, солженицынской тёщей Екатериной Фердинандовной и четырьмя своими несовершеннолетними (тремя их с Александром Исаевичем и одним от предыдущего брака) детьми – покинула Советский Союз полтора месяца спустя, чтобы воссоединиться с находившимся тогда в Швейцарии супругом. Указ о лишении её советского гражданства датирован 19 октября 1976 года. Он так же, как и в случае с её мужем, никогда не был в СССР опубликован.
* * *
В том же 1976 году, месяцем позже, 12 ноября, был подписан Указ о лишении советского гражданства Михаила Восленского.
Этот 55-летний партаппаратчик среднего звена никогда диссидентом не был. Он был невозвращенцем. То есть перебежчиком. Двойной доктор – и исторических и философских советских наук – Восленский, всю сознательную жизнь прослуживший на непыльных должностях в различных коммунистических конторах типа Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы или Института всеобщей истории Академии наук СССР, в 1972 году, оказавшись по случаю[2] в Западной Германии, не пожелал возвращаться туда, откуда приехал. Выбрав свободу, Михаил Сергеевич поначалу жил довольно тихо, оказывая консультационные и прочие услуги различным германским и американским учреждениям, в которых за такую работу было принято хорошо платить. Однако со временем деятельность Восленского стала раздражать его бывших работодателей на Старой площади всё сильнее и сильнее. Наконец их терпение иссякло – и бывший товарищ Восленский перестал быть не только товарищем, но и гражданином.
Михаил Сергеевич отомстил бывшим товарищам, написав и опубликовав переведённую на все основные мировые языки книгу "Номенклатура: Господствующий класс Советского Союза" (1980). По этой книге, как по учебнику, можно было изучать подлинную сущность коммунистического зазеркалья СССР – противоестественным образом устроенного общества, где методично и планомерно изничтожается всё живое и подлинное и столь же методично и целенаправленно насаждается всё мёртвое и фальшивое. В самом зазеркалье за обладание книгой Восленского в 1980-е годы вполне можно было получить лет пять строго режима – тем самым максимально наглядным образом подтверждая справедливость русской народной поговорки, гласящей, что "правда лжецу глаз колет".
* * *
Год 1974-й, когда советский режим впервые прибег к практике принудительного отнятия гражданства[3] и последующей депортации не проявлявшего ни малейшего желания покидать страну человека, стал знаковым в истории эмиграции из СССР по политическим мотивам. Один за другим, в течение всего года, Советский Союз покидали виднейшие деятели культуры – писатели, поэты, музыканты. В феврале уехал во Францию Владимир Максимов, в июне – в Норвегию – Александр Галич, в сентябре – в Швейцарию – Виктор Некрасов. Максимов и Некрасов уехали с советскими загранпаспортами – на год и на пять лет соответственно; Галич – как лицо, отказавшееся от советского гражданства добровольно, под предлогом отъезда на историческую для всякого еврея родину. (Сдав советский паспорт, поэт и бард отклонил предложенный ему королём Норвегии паспорт норвежский и до конца жизни оставался лицом без гражданства, отвечавшим на вопрос, кто он по национальной принадлежности: "Я – русский беженец".)
Оказавшись в Париже, Владимир Максимов затеял издавать "толстый" литературный журнал "Континент". Содержание первого же номера максимовского детища кремлёвским читателям очень не понравилось, а высказывания его главного редактора о сущности советского режима обозлили так сильно, что, не дожидаясь формального истечения срока действия его паспорта, они в январе 1975 года лишили Максимова гражданства – указом за подписью тогдашнего номинального главы СССР Николая Подгорного. Указ был секретным, то есть для обнародования не предназначенным. Отчего так сделали – совершенно непонятно, но Максимов, вскоре об этом узнавший, не отказал себе в удовольствии всласть поглумиться на тему паранойи секретности, пронизывающей все сферы советского общества.
Виктор Некрасов, вскоре после начала издания "Континента" ставший заместителем главного редактора журнала, был лишён советского подданства только через четыре с половиной года после того как покинул СССР. Отчего в его случае режим тянут так долго – непонятно ещё больше. Надеялись, что пожилой писатель, фронтовик, три десятилетия проведший в "доблестных рядах" КПСС, пожив на презренном Западе, одумается, раскается в ошибках и сам запросится обратно? Маловероятно. Кто такой Некрасов, в Кремле хорошо уяснили ещё в хрущёвские времена, когда однажды некий ничтожный коммунистический чиновник по фамилии Поликарпов попытался на него наорать, стуча при этом кулаком по столу. В ответ Некрасов так наорал на этого Поликарпова и так стукнул кулаком перед его носом, что у того враз пропало всякое желание вести себя дальше подобным хамским образом. Про Некрасова, по-видимому, просто забыли. Но потом – в мае 1979-го – вспомнили. И лишили.
* * *
Двадцать пятого декабря 1979 года Советский Союз развязал последнюю в своей истории войну – Афганскую. Она его, в конечном счёте, и прихлопнула. Но до этого благословенного момента было ещё более десяти лет – по советским меркам, целая вечность. Пока же стремительно выживавшие из ума кремлёвские стариканы недрожащей рукой посылали на смерть своих юных подданных, не понимавших ни что такое "интернациональный долг", про который им бубнят в уши замполиты и агитаторы, ни зачем и для чего им нужно глотать пыль с афганских пустынь и пить заражённую дизентерийной заразой тухлую воду из афганских же арыков. При этом в любой момент из-за ближайшего куста могла прилететь пуля – прямо в лоб.
Всякая война автоматически вызывает в ведущей её стране ужесточение внутреннего распорядка, ограничение привычных обществу гражданских прав и свобод. В стране же, где никаких прав и свобод отродясь не существовало и никакого гражданского общества и в помине не было, военное положение всегда превращается в реальность, когда становится затруднительно отличить, где именно кончается Малая зона и начинается Большая.
На Лубянку из Кремля была спущена директива – в кратчайшие сроки покончить с диссидентским движением и заткнуть рот всем антисоветчикам, кто ещё имеет наглость чирикать. Под второй категорией подразумевались в первую очередь писатели. Таковых к концу 1970-х в СССР было – по пальцам пересчитать, лишние останутся. Первую же строку в этом short list’е занимал Василий Аксёнов.
Один из организаторов и главный вдохновитель выпуска первого в Советском Союзе свободного от цензуры издания – литературного альманаха "МетрОполь", скандал вокруг которого, начавшийся в январе 1979-го, на долгие месяцы взбудоражил советскую окололитературную общественность, – Аксёнов только что, за три дня до начала вторжения в Афганистан, заявил о выходе из Союза писателей в знак протеста против последовавшего ранее исключения из него двух других соредакторов "МетрОполя" – молодых писателей Виктора Ерофеева и Евгения Попова. Которых совписательские начальники сначала исключили, потом пообещали принять обратно, но, как водится, обещания своего не сдержали и тем самым подло обманули.
Пойдя на принцип, Аксёнов оказался без средств к существованию. В таких условиях продолжать жить в СССР было невозможно. Писателю ничего не оставалось, как подать прошение о выезде за границу – по приглашению зарубежных университетов, лекции студентам читать. Поскольку в Кремле рады были от него избавиться как можно скорее, то препятствий никаких не чинили. 22 июля 1980 года 47-летний Василий Аксёнов вместе с женой, Майей Овчинниковой, покинул родные края, вылетев из Москвы в Париж. Четыре месяца спустя последовал Указ ПВС СССР о лишении его советского гражданства.
С этим указом случилась какая-то сюрреалистическая чертовщина, не имеющая никакого логического объяснения. Датирован он 20 ноября 1980 года, но по каким-то неведомым причинам с обнародованием его кремлёвские товарищи тянули почти два месяца. Наконец, опубликовали – 14 января 1981-го. Аксёнов же узнал об этом лишь через неделю, оказавшись в зоне досягаемости средств массовой информации, поскольку как раз в те дни путешествовал по американскому Среднему Западу, а никакой мобильной связи в те времена ещё не существовало. И считал потом датой, когда он потерял гражданство, именно 21 января. Об этом ещё будет рассказано – далее.
* * *
За два дня до опубликования указа о лишении гражданства Василия Аксёнова Брежнев росчерком пера лишил этого статуса ещё двух литераторов – супружескую пару Льва Копелева и Раису Копелеву-Орлову, урождённую Либерзон.
Это были убеждённые марксисты – из тех, что и на расстрельном полигоне будут твердить о конечной правоте основоположника "самого передового в мире учения" и о неправоте его многочисленных последователей, учение это подло извративших.
Копелев, известный большинству читающей публики, прежде всего как прототип заключённого Рубина из солженицынского романа "В круге первом", был сторонником так называемого "социализма с человеческим лицом". Орлова, на протяжении многих лет состоявшая членом коммунистической партии, оправдывала своё пребывание в преступной организации тем, что стремится сделать всё возможное для "реформирования её изнутри", и позволяла себе при этом делать резкие выпады в адрес тех из диссидентов, кто утверждал, что хорошим коммунистом может быть только мёртвый коммунист. Но после Афганистана прозрели и эти. А прозрев – логическим путём оказались в конце 1980 года в Западной Германии, в Кёльне. Там их и застало пришедшее из Москвы известие, что обратной дороги – нет.
* * *
Через месяц после "легальных марксистов" Копелевых в той же Западной Германии оказался писатель Владимир Войнович. Правда, не в Кёльне, а в Мюнхене, но там жить тоже оказалось неплохо.
Этот писатель доставал – или, как выражаются нынешние интернетные троглодиты, троллил – Кремль уже очень давно. Войнович – писатель-сатирик, а писатель-сатирик от всех прочих писателей отличается в первую очередь тем, что обращает внимание, прежде всего на всевозможные несуразности и идиотизмы, окружающие его на бытовом уровне, и их описывает. А поскольку повседневная жизнь советского гражданина состояла в основном из одних несуразностей и идиотизмов, почва для творчества у Войновича была богатейшая – знай успевай её вспахивать остро заточенным карандашом.
Чего только не пытались с ним за эти годы сделать: и выносили выговоры по союзписательской линии, и делали по ней же предупреждения и последние предупреждения, а когда всё это не подействовало, из Союза писателей исключили, надеясь, что Войнович окажется без средств к существованию и будет вынужден переквалифицироваться если не в дворники, то хотя бы в лифтёры. Но хитрый Войнович такой радости своим гонителям не доставил. Опубликовав на презренном Западе свой антисоветский роман-анекдот про жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина, он стал неплохо зарабатывать, при этом никаких налогов кремлёвским, разумеется, не платил и мог позволить себе жить так, что у иных писателей-"деревенщиков", на него глядючи, от зависти и бессильной ярости сводило скулы. У них постоянно не хватало на водку, а он разъезжал по Москве на собственных "Жигулях".
Тогда на Лубянке не придумали ничего более оригинального, как Войновича отравить. И в мае 1975 года отравили, угостив начинёнными какой-то психотропной дрянью типа ЛСД сигаретами. Вероятно, полагали, что у него или с головой начнутся проблемы, или он в изменённом состоянии сознания под машину попадёт, переходя улицу не там, где положено, а там, где ему вздумается. Но снова просчитались. Ущерб писательскому здоровью им действительно нанести удалось, но он оказался не таким тяжким, как они рассчитывали. Войнович же, придав эту криминальную историю гласности, повёл себя так, что в случае, если бы он и в самом деле ненароком угодил под сошедший с рельсов трамвай или под стрелу башенного крана, весь цивилизованный мир мгновенно догадался бы о том, кто именно за рулём этого сбрендившего трамвая сидел и кто именно рычагами этого крана двигал.
Поэтому пришлось просить Войновича убираться из Москвы подобру-поздорову, пока его просят по-хорошему. Иначе придётся уезжать по-плохому, и не туда, куда ему предлагают, но туда, куда ему самому совсем не хочется. "Имейте в виду: терпение советской власти кончилось!" – заявил Войновичу гэбист, назвавшийся Богдановым, посетивший писателя в феврале 1980 года.
Поставленный перед выбором – "ехать придётся, а куда именно – это уже вам решать", Войнович уложил чемоданы, взял семью – жену Ирину и дочь Ольгу – и 21 декабря 1980 года отбыл через аэропорт "Шереметьево" по привычному всем отъезжающим в те годы маршруту с билетом в один конец.
Шестнадцатого июня следующего, 1981-го, Брежнев лишил писателя Войновича советского гражданства – "за действия, подрывающие престиж и несовместимые с высоким званием" – и т.п.
* * *
Указ о лишении гражданства Владимира Войновича, подписанный Брежневым, был последним аналогичным документом, завизированным этим генсеком. Вследствие естественных, как принято выражаться в подобных случаях, причин вскоре настал черёд делать это для Юрия Андропова. Этот за пятнадцать месяцев своего правления, вошедшего в историю СССР под ёмким и вызывающим всем понятные ассоциации термином "андроповщина", воспользовался своим новым правом всего один раз. Но зато какой.
После выдавливания из страны Василия Аксёнова, Владимира Войновича и супругов Копелевых, ареста и отправки в концлагерь Леонида Бородина и разгрома устроенного писателями Евгением Поповым и Владимиром Кормером неофициального "Московского клуба беллетристов" – ситуация, по мнению лубянского начальства, была почти полностью взята под контроль. "Почти" – потому, что в Москве оставался ещё один человек, доставлявший тайной полиции непрекращающуюся головную боль. Звали человека – Георгий Владимов. Был он автором не только написанных по канонам "социалистического реализма" книг – повести "Большая руда" и романа "Три минуты молчания", но и откровенно антисоветского – так считали литературоведы в штатском – сочинения про караульного лагерного пса по имени Руслан (изданного, разумеется, на презренном Западе) и рассказа "Не обращайте вниманья, маэстро!", разоблачающего методы деятельности КГБ по преследованию неугодных ему граждан. При этом в лубянских коридорах поговаривали, что рассказик этот посвящён персонально Андропову, а то, что в его подзаголовке значилось: "Рассказ для Генриха Бёлля" – так это не более чем отмазка, придуманная Владимовым для конспирации. Помимо творческих прегрешений Владимов был явным диссидентом, принимал участие в правозащитном движении и был единственным из статусных советских писателей, кто добровольно – по собственной инициативе – из этой организации вышел, не желая находиться в одном союзе с мерзавцами и негодяями типа Михалкова, Грибачёва и Софронова.
Пришлось сначала отключить Владимову телефон, а затем прийти в его квартиру с обыском. А потом и ещё с одним. По результатам этих визитов оказалось, что "материала" на возбуждение против литератора дела по обвинению в "агитации и пропаганде" вполне достаточно. Однако, принимая во внимание сопутствующие обстоятельства – прежде всего всемирную уже известность автора "Верного Руслана". – Владимову порекомендовали убираться туда, где публикуются его "антисоветские пасквили", и не особо тянуть с принятием решения. Иначе придётся убираться в противоположном направлении – не в Германию, а в Пермский край. А там для 50-летнего мужчины не самый, как говорят специалисты, подходящий климат.
Владимов думал недолго – и 26 мая 1983 года вместе с женой, критикессой Натальей Кузнецовой, и её матерью, своей тёщей Еленой Домбровской вышел из самолёта, приземлившегося в аэропорту Франкфурта-на-Майне.
От момента отъезда Владимова в эмиграцию до момента лишения его гражданства СССР прошло всего 36 дней – срок для такого дела беспрецедентный. Прежде кремлёвские терпели хотя бы пару месяцев. Но на сей раз не сдержались. Да и с какой стати им было сдерживаться, когда "холодная война" вступила в завершающую фазу, а президент Соединённых Штатов Америки Рональд Рэйган, уже на весь мир объявивший Советский Союз Империей Зла, публично же пообещал данную империю разрушить – во имя сохранения мира во всём мире. То есть ради жизни на Земле.
* * *
Ситуацию с проблемой лишения гражданства СССР лучших граждан этого людоедского государства, сложившуюся в начале 1980-х годов, очень точно сформулировал писатель-диссидент Владимир Буковский:
"Словно движимое стремлением к самоуничтожению, Политбюро <...> не желало считаться ни с чем. Если человек отказывался гнуться перед ними, будь он хоть какой знаменитостью, сколько бы ни было у него заслуг или наград – его вышвыривали из страны. <...> Другие, устав от невыносимого партийного надзора, бежали сами или отказывались возвратиться из поездки и становились “предателями”, “изменниками”, всякое упоминание которых в советской прессе было запрещено. Из библиотек изымались их книги, из энциклопедий – упоминания их имён. Учёные и шахматисты, балетные танцовщики и литераторы – вдруг оказались главными врагами режима"[4].
Самого Владимир Буковского, принудительно депортированного из Советского Союза в Швейцарию ещё в декабре 1976 года прямо из тюремной камеры, советский режим по какой-то непонятной прихоти гражданства лишать не стал. Знаменитому политзаключённому прямо в самолёте, вывозившем его за пределы победившего здравый смысл социалистического отечества, был выдан загранпаспорт сроком на пять лет. А заодно было сообщено, что приговор, согласно которому Буковскому в январе 1972-го было выписано семь лет тюрем и политлагерей, а затем ещё пять лет ссылки, никто не отменял. Вероятно, тем самым ему прозрачно намекнули, чтобы не вздумал возвращаться – а то придётся досиживать неотбытую часть срока.
Когда в 1981 году срок действия этого паспорта истёк, Буковский автоматически превратился в лицо без гражданства. В каковом статусе он пребывал недолго – ровно до того момента, когда стал подданным Соединённого Королевства Великобритании и Северной Ирландии.
Окончание следует
[1] Ведомости Съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР. 1990. № 34. Ст. 652.
[2] Случаем стало приглашение, направленное М. Восленскому персонально от имени президента Федеративной Республики Германии Ханнемана, которое в Кремле сочли возможным удовлетворить – и 5 марта 1972 г. М. Восленский оказался во Франкфурте-на-Майне.
[3] Оба предшествовавших "казусу Солженицына" случая были лишением гражданства вдогонку — и писатель Валерий Тарсис (1906–1983) в 1966 г. и юрист и публицист Валерий Чалидзе (1938–2018) в 1972 г. были лишены гражданства СССР уже после их выезда из Советского Союза. И уезжали они оттуда не через Лефортовскую тюрьму и без провожавшего до самолётного трапа конвоя.
[4] Буковский В. Московский процесс. М.: Русская мысль, 1996.
