Ну хорошо, поговорим о Кремле, феминистках, и о том, почему то что произошло 8 марта — очень плохо.
Для начала немного предыстории.
Нацболы думали о проведении мирной протестной акции на одной из башен московского Кремля еще в 2004 — 2005 годах. В то время наша уличная активность шла по нарастающей. Ныне запрещенная в России НБП перешла от тактики закидывания чиновников продуктами питания к "мирным захватам" государственных объектов. Состоялись акции в зданиях Минюста и Минздрава, приемных "Единой России" и администрации президента.
Конечно, партийцы присматривались и к Кремлю — провести на его территории акцию было бы высшим пилотажем. Да и претензий лично к Путину накапливалось все больше. Помню я, будучи в те годы руководителем московского отделения НБП, ходил в Кремль, как на работу, несколько раз в неделю. Разумеется, по экскурсионным билетам. Да и не только я — нацболы, так или иначе занимавшиеся у нас акциями прямого действия, обошли и осмотрели со всех сторон все доступные для экскурсантов кремлевские постройки со всеми внутренними помещениями. В Тайницком саду чуть ли не заседания партийного исполкома проводили на лавочках.
Вскоре стало понятно, что пронести в Кремль специальный инвентарь для протестной акции особой проблемы не составляет. Раз за разом активисты ходили в главную цитадель российской власти через посты ФСО в Кутафьей башне. Проносили через рамки и наручники, и файера, и небольшие транспаранты, несмотря на рамки металлоискателей. Способы нашлись. И устроить какую-то веселуху на доступной для туристов кремлевской территории — проще простого. Другое дело, что невелик политический смысл устраивать протест в храмах-музеях, в Грановитой палате или возле Царь-пушки.
Однажды национал-большевики все же провели пробную акцию в Патриаршем дворце — но это был не столько политический, сколько контркультурный протест против выставки "царских игрушек" — яиц Фаберже, организованной олигархом Виктором Вексельбергом.
Но это баловство. Серьезного ничего сделать было нельзя. Кремлевские башни как подходящий в эстетическом смысле объект были далеко за пределами нашей досягаемости, так же, как и весь административный корпус Кремля, отделенный от гуляющего народа линиями охраны ФСО. В то время экскурсий по стенам и башням Кремля еще не организовывалось, да и сейчас такие экскурсии, проводимые под плотным контролем ФСОшников, не делают акцию осуществимой.
Партийцы бились над задачей попадания на башни несколько месяцев. Была даже облюбована наиболее подходящая — Константино-Еленинская, которую в XVII веке называли еще и "Пыточной" — там располагался своеобразный "центр дознания" тогдашних силовиков. Для акции под антиавторитарными демократическими лозунгами тут, помимо эстетического, был и смысловой компонент. Продумывались и разные альпинистские варианты. В конце концов, от акции на башнях пришлось отказаться.
Еще раз говорю: отказались от своих намерений после многих месяцев кропотливой исследовательской работы. И работу эту проводили люди, знающие толк в акциях прямого действия. Какие-то гипотетические варианты "захвата" той же Константино-Еленинской башни существовали, но требовали непосильных для НБП материальных ресурсов, а вероятность провала все равно была велика. К тому же, нужно было еще удержаться в рамках Уголовного кодекса, ни в коем случае не переступать через него.
И когда, спустя 12 лет, я увидел в ленте твиттера фотографию с баннером и файерами на Угловой Арсенальной башне, то испытал смешанные чувства. Конечно же, в первую очередь, было недоверие. Но, раз уже вскоре все топовые СМИ начали публиковать, материалы с этим фото, значит ок, проверили информацию. И я всерьез обрадовался, что есть еще такие удалые группы, способные на акцию экстра-класса. Группы, способные переплюнуть даже старую НБП.
А теперь о том, в чем главная мерзость вскрывшейся фальсификации. Дело вовсе не в том, что эти странные женщины дискредитировали сами себя — это, как раз, их личная проблема. И не в том, что они, якобы, "дискредитировали феминизм".
Просто нужно понимать, почему люди, активисты в авторитарном государстве идут на акции протеста. Вовсе не из желания хлебнуть адреналина, уж поверьте. Я участвовал в полутора десятках акций прямого действия, и адреналин там очень быстро ловить перестаешь, а чувствуешь лишь изматывающее нервное напряжение и смертельную усталость.
Авторитарный режим, не регистрирующий неугодные партии, мешающий общественным движениям влиять на жизнь страны, жестко контролирующий крупные общенациональные медиа, просто не оставляет другого выбора. Как еще прокричать о важной проблеме, о том, что ты считаешь бедой для страны и общества? Как привлечь внимание общества к проблеме? Как заставить власти реагировать? Да только через вот такие вылазки. Только так и могут прокричать. Чем эффектнее, смелее акция — тем больше шансов, что услышат. Это как с голодовками — крайняя мера.
Почему активисты когда-то залезли на крышу Минюста? Потому что это тюремное ведомство не регистрировало независимые партии, не пускало их на выборы. Почему активисты пришли в офис "Единой России"? Потому что выстраивалась отвратительная однопартийная система. Почему зашли в кабинеты Минздрава? Потому что мерзкий антинародный закон о монетизации льгот продавливался через тогдашнего главу Минздрава Зурабова, и всем было плевать.
Были бы нормальные оппозиционные фракции в парламенте — решали бы вопросы через парламент. Было бы нормальное телевидение — вступали бы в теледебаты с Чайкой, с Зурабовым и лично с Путиным. Но ничего этого не было и нет.
Как там, у классика: "Мы живем под собою не чуя страны, наши речи за десять шагов не слышны". Наши речи в фейсбуке и в телеграм-канале не будут слышны и за десять шагов. Протестные акции прямого действия для многих — вынужденный, отчаянный шаг. Так было в первой половине 2000-х, когда общество сладко дремало, отсыпалось после бурных 90-х, не видя, куда идет страна при "молодом непьющем президенте". Потом Россия пережила длительный период роста гражданской активности: сперва "Марши несогласных", потом "Стратегия-31", потом "Болотная-Сахарова" и другие массовые политические проекты. Но сейчас мы вновь возвращаемся в первую половину 2000-х, только сон страны уже черный, тяжелый. Так спят при некоторых формах депрессии. При какой-то беде людям, которых эта беда затронула, опять нужно будет кричать очень громко, чтобы их услышали.
И теперь, как бы из кожи вон ни лезли во время акций протеста последние смелые и неравнодушные граждане, все равно блогеры и журналистское сообщество будут обсуждать не лозунги, не требования. Будут обсуждать, не фотошоп ли это все, действительно ли акция произошла, нет ли здесь очередной глупой лжи. Будут вспоминать адские посты Беллы Рапопорт, и кривая ухмылка еще долго будет спутником подобных мероприятий.
Уличный мирный протест — важнейший общественный институт. Несколько недалеких (с моей точки зрения) гражданок вчера сделали все, что было в их силах, чтобы подорвать доверие к этому общественному институту.
! Орфография и стилистика автора сохранены
