Для начала расскажу две истории.
История первая. Открытая лекция профессора по коммуникационному дизайну в Берлине. Тема лекции — открытость общества. Профессор хочет донести до слушателей мысль о том, что не ко всем вещам можно проявлять толерантность. Демократию можно и нужно защищать от нападок противников демократических ценностей. После доклада следует обсуждение. Один из обсуждающих — трансгендер (человек, изменивший пол). Он/она требует запретить въезд в Германию беженцам, потому что они однажды напали на него/нее из-за их нетерпимости к людям, которые при наличии ярко выраженного мужского фенотипа носят женские платья. На вопрос профессора, откуда ему/ей известно о принадлежности нападавших к числу беженцев, трансгендер выразил уверенность: "Ну а кто еще это мог быть?". Итак, человек, испытавший на своей шкуре страдания от предрассудков других людей и требующий принятия его трансгендерной сущности, не готов расстаться с собственными предрассудками в отношении другой группы людей.
А вот другая история. Разговариваю с соотечественником-иммигрантом, некогда прибывшим в Германию в статусе беженца. Человек получил в новой стране образование, работу, социальный статус и комфортный уровень жизни. Он не хочет назад, туда, откуда он родом. Он усвоил демократические ценности и резко отрицательно относится к тому, что происходит на его родине. В сущности, он — европеец. Но только до той поры, пока не зашел разговор о беженцах. В этом разговоре мгновенно слетает вся благоприобретенная европейскость и наступает даже некоторая амнезия. Наш соотечественник не помнит, как относились к нему местные жители, когда он приехал сюда в статусе беженца. Кто-то шарахался в сторону, заслышав русскую речь (потому что "все русские или свиньи, или бандиты, или все сразу"). Но большинство все же относилось нормально, без предрассудков, что дало ему возможность без каких-либо нечеловеческих усилий выучиться и получить хорошую высокооплачиваемую работу. И теперешние коллеги по работе не падают в обморок, заслышав речь своего коллеги с характерным акцентом.
Да, теперь он европеец — по крови, по факту рождения, по культуре, в конце концов, — не то что "эти, понаехавшие". И в сегодняшнем представлении нашего соотечественника о самом себе нет никакого "теперь". Наш соотечественник не стал европейцем, он всегда им был. Ему неприятно вспоминать об отношении к нему тех (пусть немногих), кто боялся нашествия русских в Европу и сопутствующего этому нашествию засилья криминала. Ему неприятно думать о том, что для некоторых местных жителей именно он был когда-то олицетворением той дикости и азиатчины, от которой он теперь так старательно открещивается.
Зачем я набросала эти два портрета? При всем различии у этих двух людей есть одно большое сходство: нетерпимость к другим, основанная на некой "информации".
Мы живем в цифровой эпохе. Есть много признаков, правил, возможностей и опасностей, с которыми она связана и которыми она определена. Но есть один признак, который хоть и не является определяющим для эпохи, но жизненно необходим для умения органично вписаться в нее. Этот признак, как ни странно в данном контексте, это умение обращаться с информацией. Доступность информации предоставляет грандиозные возможности. Можно помогать нуждающимся, финансировать новые предприятия, дарить радость, взывать к совести, бороться с болезнями цивилизации... А можно изобрести информационную войну. Информация стала доступной в таком чудовищном количестве не так давно, и люди еще не научились справляться с такими объемами информации.
Уже ни для кого не секрет, что такое "информационная война" и каковы ее механизмы. Не стоит думать, что воздействию намеренной дезинформации подвержены какие-то особенные слои общества или даже этнические группы. Чтобы верифицировать или фальсифицировать любую информацию, следует потрудиться и найти определенное количество новой. А чтобы найти подтверждение или опровержение, нужно знать, что и где искать, то есть обладать определенной степенью "информационной компетентности".
Также не стоит думать, что только какие-то дикие недалекие люди подвержены современному явлению "Fake News". Трансгендеры, живущие в "Гейропе", так же боятся беженцев, как и простые работяги традиционной ориентации. Разумеется, не все и не всегда. Правда в том, что ни собственная биография мигранта, ни собственный печальный опыт изгоя общества не избавляют от ксенофобии, расизма или попросту неприятия "других". Страх потерять себя заставляет враждебно относиться к "другим". При этом не важно, какую угрозу нашему реальному существованию представляют другие предпочтения в еде, одежде, религии или сексуальных практиках. Другое пугает тем, что оно другое. В нем можно потерять себя, так и не успев найти.
Страх за себя — инстинкт самосохранения — мощный двигатель. В случае реальной опасности он наделяет человека скоростью реакции, небывалыми силами и является залогом выживания. В случае фиктивной, выдуманной, виртуальной опасности он становится психическим расстройством, фобией. Если однажды на работе вы заразились от коллеги гриппом, следует ли из этого, что ходить на работу опасно для жизни? Если однажды вас оскорбила женщина пожилого возраста, следует ли из этого, что все женщины пожилого возраста грубы и невоспитанны? Если среди огромного количества беженцев оказался один радикал-террорист, следует ли из этого опасность исламизации Европы?
Таким образом, разнообразие и доступность информации устраивают западню сознанию, не готовому проявлять терпимость к отличиям и разнообразию. Казалось бы, можно без особого труда пойти на любой интернет-ресурс и проверить любую информацию. Но таких ресурсов много, поэтому выбирается один, который соответствует собственным представлениям. Современный человек тонет в море информации. Он не хочет узнать правду, он хочет подтвердить свои убеждения и тем самым найти хоть какую-то опору в этом море. Верификация информации подменяется поиском верификации собственных убеждений. В чем опасность? Человек перестает быть восприимчивым к новой информации и в итоге находит подтверждение собственных взглядов в любой информации, независимо от ее содержания и тем более достоверности. С этим явлением знакомы все пользователи интернет-форумов. Можно до сбитых о клавиатуру пальцев пытаться донести человеку свою точку зрения, но он будет читать только то, что хочет прочесть.
Мы переместились в виртуальный цифровой мир. Новости больше не освещают реальные события — они создают события. И никого не пугает, что события эти фиктивны. Трансгендер искренне делает вывод из собственного опыта единичного столкновения с некими людьми, похожими на беженцев, о том, что все беженцы будут его преследовать. О том, сколько нападений пришлось ему пережить от людей европейской внешности, трансгендер не вспомнит. Его личный опыт трансформируется и подстраивается под фиктивную реальность, созданную из предубеждений и легенд. Так же и наш соотечественник не вспомнит о своем мигрантском опыте и не перенесет его на новых беженцев. Поэтому иной европеец "видит" не то, что реально творится на улицах, а то, что соответствует его ожиданиям. Почему? Потому что в его голове уже создана фиктивная реальность "диких кровожадных беженцев" и собственный опыт встраивается в эту реальность, если он не противоречит ей. В противном случае собственный опыт просто вытесняется, забывается.
Если в начале цифровой эры виртуальная реальность проецировала действительность, окружающую нас, то теперь виртуальная реальность создает эту действительность. И дело не только в том, кому выгодно определенное общественное мнение в заданный исторический отрезок времени. К тому же метод сам по себе вовсе не нов. Цифровая эпоха сделала его лишь более доступным и более эффективным.
Можно жить в состоянии перманентной паники и судорожно закрываться от внешнего мира. Можно изредка открываться лишь для того, чтобы увидеть в нем себя же и не видеть ничего пугающего, другого. Но в таком случае всегда найдется тот, кто вовремя подставит нужное зеркало.
